Неточные совпадения
Анна ответила несколько
слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и
английский роман.
Почтмейстер вдался более в философию и читал весьма прилежно, даже по ночам, Юнговы «Ночи» и «Ключ к таинствам натуры» Эккартсгаузена, [Юнговы «Ночи» — поэма
английского поэта Э. Юнга (1683–1765) «Жалобы, или Ночные думы о жизни, смерти и бессмертии» (1742–1745); «Ключ к таинствам натуры» (1804) — религиозно-мистическое сочинение немецкого писателя К. Эккартсгаузена (1752–1803).] из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода они были, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в
словах и любил, как сам выражался, уснастить речь.
Впрочем, если
слово из улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и прежде всего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одного порядочного русского
слова, а французскими, немецкими и
английскими они, пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже с сохранением всех возможных произношений: по-французски в нос и картавя, по-английски произнесут, как следует птице, и даже физиономию сделают птичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии; а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят для себя на даче избу в русском вкусе.
В А́нглийском. Чтоб исповедь начать:
Из шумного я заседанья.
Пожало-ста молчи, я
слово дал молчать;
У нас есть общество и тайные собранья
По четвергам. Секретнейший союз…
Вспомните, милостивый государь (при этих
словах Базаров поднял глаза на Павла Петровича), вспомните, милостивый государь, — повторил он с ожесточением, —
английских аристократов.
И больше ничего не говорил, очевидно, полагая, что в трех его
словах заключена достаточно убийственная оценка человека. Он был англоманом, может быть, потому, что пил только «
английскую горькую», — пил, крепко зажмурив глаза и запрокинув голову так, как будто хотел, чтобы водка проникла в затылок ему.
Да нет, все в нем не
английское: не смотрит он, вытараща глаза; не сжата у него, как у англичан, и самая мысль, суждение в какие-то тиски; не цедит он ее неуклюже, сквозь зубы, по
слову.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по дороге с какой-то
английской яхтой, которая ложилась то на правый, то на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при
слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые руки, все шесть голов падали на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Почему нет? ведь наши матросы называют же англичан асеи, от
слова «I say», то есть «Эй, послушай!», которое беспрестанно слышится в
английском разговоре.
За мной увязались идти двое мальчишек; один болтал по-французски, то есть исковеркает два
слова французских да прибавит три португальских; другой то же делал с
английским языком.
У этого мысль льется так игриво и свободно: видно, что ум не задавлен предрассудками; не рядится взгляд его в
английский покрой, как в накрахмаленный галстух: ну,
словом, все, как только может быть у космополита, то есть у жида.
Прохладительно, свежо, тонко и сладко, с легкой кислотой. Это мангустан, а по
английскому произношению «мангустэн». Англичане не могут не исковеркать
слова.
Но именно потому ей чужд империализм в
английском или германском смысле
слова.
Против горсти ученых, натуралистов, медиков, двух-трех мыслителей, поэтов — весь мир, от Пия IX «с незапятнанным зачатием» до Маццини с «республиканским iddio»; [богом (ит.).] от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, который, умирая, завещал профессору физиологии Вагнеру то, чего еще никому не приходило в голову завещать, — бессмертие души и ее защиту; от американских заклинателей, вызывающих покойников, до
английских полковников-миссионеров, проповедующих верхом перед фронтом
слово божие индийцам.
Тут был еще один пожилой, важный барин, как будто даже и родственник Лизаветы Прокофьевны, хотя это было решительно несправедливо; человек, в хорошем чине и звании, человек богатый и родовой, плотный собою и очень хорошего здоровья, большой говорун и даже имевший репутацию человека недовольного (хотя, впрочем, в самом позволительном смысле
слова), человека даже желчного (но и это в нем было приятно), с замашками
английских аристократов и с
английскими вкусами (относительно, например, кровавого ростбифа, лошадиной упряжи, лакеев и пр.).
Деликатно, не вступая в явный спор, но ужасно хвастаясь, он несколько раз уже намекнул о преимуществах
английского бокса, одним
словом, оказался чистейшим западником.
Произнеся эти
слова, Иван Петрович, бесспорно, достиг своей цели: он до того изумил Петра Андреича, что тот глаза вытаращил и онемел на мгновенье; но тотчас же опомнился и как был в тулупчике на беличьем меху и в башмаках на босу ногу, так и бросился с кулаками на Ивана Петровича, который, как нарочно, в тот день причесался а la Titus и надел новый
английский синий фрак, сапоги с кисточками и щегольские лосиные панталоны в обтяжку.
Проявления этой дикости нередко возмущали Райнера, но зато они никогда не приводили его в отчаяние, как
английские мокассары, рассуждения немцев о национальном превосходстве или французских буржуа о слабости существующих полицейских законов.
Словом, эти натуры более отвечали пламенным симпатиям энтузиаста, и, как мы увидим, он долго всеми неправдами старался отыскивать в их широком размахе силу для водворения в жизни тем или иным путем новых социальных положений.
— Юмор —
слово английское, — отвечал Павел не совсем твердым голосом, — оно означает известное настроение духа, при котором человеку кажется все в более смешном виде, чем другим.
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об
английской —
словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Здесь мне кажется возможным сказать несколько
слов об этой комнате; она была хоть и довольно большая, но совершенно не походила на масонскую спальню Крапчика; единственными украшениями этой комнаты служили: прекрасный портрет
английского поэта Эдуарда Юнга [Юнг Эдуард (1683—1765) —
английский поэт, автор известной поэмы «Жалобы или Ночные думы» («Ночи»).], написанный с него в его молодости и представлявший мистического поэта с длинными волосами, со склоненною несколько набок печальною головою, с простертыми на колена руками, персты коих были вложены один между другого.
Одним
словом, в моей голове несся какой-то ураган, и мысли летели вперед с страшной быстротой, как те
английские скакуны, которые берут одно препятствие за другим с такой красивой энергией. В моей голове тоже происходила скачка на дорогой приз, какого еще не видал мир.
Но я помню раз такой случай, что доктор Зеленский для какого-то больного потребовал вина и назначил его на рецепте
словами: «такой-то номер по прейскуранту
Английского магазина».
Не понимая в чем дело, я поднес муфту к лицу. Она пахла теми тонкими
английскими духами, которые, по
словам одной моей знакомой дамы, сообщают всему запах счастья.
После того, насмотревшись на голландские и
английские корабли, Петр, по собственным
словам его, всю мысль свою уклонил для строения флота, и «когда за обиды татарские учинилась осада Азова, и потом оный счистливо взят, по неизменному своему желанию не стерпел долго думать о том, — скоро за дело принялся» (Устрялов, том II, приложение I, стр. 400).
«Сначала пригласил к себе Петра на обед со всею компаниею капитан
английского корабля, причем, по
словам Гордона, не щадили ни вина, ни пороха.
Газетное известие о смерти этого человека
слово в
слово заключается в следующем: «Скончался Бенни,
английский подданный, высланный за границу (России) по определению правительствующего сената.
Липа сидела окаменелая, всё с тем же выражением, как в церкви. Анисим, с тех пор как познакомился с ней, не проговорил с ней ни одного
слова, так что до сих пор не знал, какой у нее голос; и теперь, сидя рядом, он всё молчал и пил
английскую горькую, а когда охмелел, то заговорил, обращаясь к тетке, сидевшей напротив...
Кроме того, по сходству в слоге и мыслях с другими произведениями княгини Дашковой, несомненно ей принадлежащими (57), можно предположить, что ею же написаны в «Собеседнике»: «Послание к
слову так», «Сокращение катехизиса честного человека», «О истинном благополучии», «Искреннее сожаление об участи издателей «Собеседника», «Вечеринка», «Путешествующие», «Картины моей родни», «Нечто из
английского «Зрителя»«.
Сашка сам, без приглашения, играл им «Rule Britannia» [«Правь, Британия» (англ.).]. Должно быть, сознание того, что они сейчас находятся в стране, отягощенной вечным рабством, придавало особенно гордую торжественность этому гимну
английской свободы. И когда они пели, стоя, с обнаженными головами, последние великолепные
слова...
Арбузов не знал
английского языка, но каждый раз, когда Ребер смеялся или когда интонация его
слов становилась сердитой, ему казалось, что речь идет о нем и о его сегодняшнем состязании, от звуков этого уверенного, квакающего голоса им все сильнее овладевало чувство страха и физической слабости.
Он увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько
слов французских и
английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, так не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели показывать отличные руки, поправляя галстук, дамы так были воздушны, так погружены в совершенное самодовольство и упоение, так очаровательно потупляли глаза, что… но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он растерялся вовсе.
Да-с, но в то же время это показывает, что они совершенно не понимают духа времени: я, по моей болезни, изъездил всю Европу, сталкивался с разными слоями общества и должен сказать, что весьма часто встречал взгляды и понятия, которые прежде были немыслимы; например-с: еще наши отцы и деды считали за величайшее несчастие для себя, когда кто из членов семейств женился на какой-нибудь актрисе, цыганке и тем более на своей крепостной; а нынче наоборот; один
английский врач, и очень ученый врач, меня пользовавший, узнав мое общественное положение, с первых же
слов спросил меня, что нет ли у русской аристократии обыкновения жениться в близком родстве?
Софья Кирилловна взяла с них, однако,
слово, что они на днях опять посетят ее, и сама протянула им руку для
английского Shakehands.
В Петербурге его можно было встретить везде и повсюду: и на обеде в
английском клубе, и на рауте князя Г., в салоне графини К., в опере, и вообще в любом спектакле, на бирже, и на бегах, в Летнем саду, у генеральши Пахонтьевой, у любой артистки, в танцклассах у Гебгардт и Марцинкевича, в гостях у содержателя гласной кассы ссуд Карповича, в редакции «Петербургской Сплетни», в гостиной любой кокотки —
словом, куда ни подите, везде вы могли бы наткнуться на графа Слопчицького.
Полисмен Уйрида начал довольно обстоятельный рассказ на не совсем правильном
английском языке об обстоятельствах дела: о том, как русский матрос был пьян и пел «более чем громко» песни, — «а это было, господин судья, в воскресенье, когда христианину надлежит проводить время более прилично», — как он, по званию полисмена, просил русского матроса петь не так громко, но русский матрос не хотел понимать ни
слов, ни жестов, и когда он взял его за руку, надеясь, что русский матрос после этого подчинится распоряжению полиции, «этот человек, — указал полисмен пальцем на «человека», хлопавшего напротив глазами и дивившегося всей этой странной обстановке, — этот человек без всякого с моей стороны вызова, что подтвердят и свидетели, хватил меня два раза по лицу…
Володя вышел от капитана взволнованный и умиленный. Он в тот же день принялся за историю Шлоссера и дал себе
слово основательно заняться
английским языком и прочитать всю капитанскую библиотеку.
— Ну, идите теперь к вашей жене. Желаю вам с нею бесконечного счастия. Любите ее и… и… больше ничего, любите ее, по
английским обетам брака, здоровую и больную, счастливую и несчастную, утешающую вас или… да одним
словом, любите ее всегда, вечно, при всех случайностях. В твердой решимости любить такая великая сила. Затем еще раз: будьте счастливы и прощайте!
Еще известие пришло из Архипелага, что одна женщина приехала из Константинополя в Парос и живет в нем более четырех месяцев на
английском судне, платя слишком по тысяче пиастров на месяц корабельщику, и сказывает, что она дожидается меня; только за верное еще не знаю; от меня же послан нарочно верный офицер, и ему приказано с оною женщиной переговорить, и буде найдет что-нибудь сомнительное, в таком случае обещал бы на
словах мою услугу, а из-за того звал бы для точного переговора сюда, в Ливорно.
Манера англичан и англичанок мямлить и искать
слов может на нервного человека действовать прямо убийственно. Но все-таки в три недели, проведенные мною в постоянной беготне и разъездах по Лондону, я значительно наладил свое ухо. С уха и должен каждый приступающий к изучению
английского начинать и проходить сейчас же через чисто практическую школу.
В комнате жены на столе, под коробкой с почтовой бумагой, он нашел какую-то телеграмму и взглянул на нее мельком. Она была адресована на имя тещи, для передачи Ольге Дмитриевне, из Монте-Карло, подпись: Michel… Из текста доктор не понял ни одного
слова, так как это был какой-то иностранный, по-видимому,
английский язык.
Дальше живет Громов, заместивший Кремнева, который уехал играть в провинцию. Громов — не только актер, но и режиссер нашей труппы. Это красивый, видный сорокасемилетний господин, похожий больше на
английского лорда, нежели на актера. Он дал
слово взять всю труппу «в ежовые рукавицы», и мы его боимся как огня.
Английской породы собака рыжей шерсти с бархатным, зеленого цвета, ошейником, на котором вышиты
слова...
Первые
слова его —
английские.
Знаменитый адмирал лорд Нельсон, который, по
словам русского посла в Лондоне, был в то время вместе с Суворовым кумиром
английской нации, тоже прислал генералиссимусу восторженное письмо.
Взоры его машинально остановились на запечатанном пакете, форма и адрес которого обратили на себя его внимание: это было простое письмо с надписью на
английском языке: «Императору одному».
Слова эти были написаны беглым почерком, казалось, принадлежавшим руке женщины.
Как моряк, Подсохин любил рассказывать о корабельных снастях и эволюциях тем, которые этого не понимали. Побывал он некогда в Лондоне, и потому, когда ему случалось играть в бостон, при объявлении пришедшей игры, иначе не произносил ее, как
английским выговором: бостон. Если ж другие, не бывшие в Лондоне, подражали ему в интонации и в произношении этого
слова, то взгляд и улыбка его были отчасти такие, какими он награждал сестру свою за простодушные замечания ее при слушании его сочинений.
«Cette armée russe que l’or de l’Angleterre a transportée des extrémités de l’univers, nous allons lui faire éprouver le même sort (le sort de l’armée d’Ulm)», [«Эту русскую армию, которую
английское золото перенесло сюда с конца света, мы заставим ее испытать ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он
слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и
слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы.